Старший унтер офицер Кирпичников.  Великий князь Кирилл Владимирович.

27 февраля.

     В этот день начался мятеж в учебной команде Запасного батальона Лейб-гвардии Волынского полка. Ночью во второй роте команды старший унтер офицер Кирпичников уговаривал своих солдат не выступать завтра против «народа». Было ре­шено заявить об этом завтра командиру 1-ой роты капитану Лашкевичу. Утром агитация велась уже во всех взводах. Кир­пичников спросил всех, согласны ли слушаться его приказа­ний. Все согласились. Когда вошел капитан Лашкевич, унтер офицер Марков заявил, что солдаты решили больше не стре­лять в «народ». Когда Лашкевич бросился к нему, он был убит.   Вместо энергичных и быстрых мероприятий офицеры обсуждали вопрос, что делать дальше. Затем происходит что-то невероятное — учебная Команда выходит на улицу, а командир батальона, предложив офицерам разойтись, куда-то уезжает.

      Учебная команда во главе с Кирпичниковым отправляется в Преображенский полк. К ним присоединяется 4-ая рота преображенцев. Тут же убивают полковника. К ним присоединя­ется рота Литовского полка; затем саперы. Присоединившиеся рабочие ведут мятежников вперед. Играет музыка. Офицеры, не принимавшие участия в этом мятеже, прячутся от озверев­шей солдатни. Все направились к казармам Московского пол­ка. Часть московцев присоединилась к мятежникам. Офицеры отстреливались из военного собрания. Толпа начала громить полицейские участки. Затем, осадив тюрьму «Кресты», освобо­дила всех арестантов.

После этого толпа солдат и рабочих поджигает здание Ок­ружного Суда. Пожарная команда не допускается к тушению пожара. И затем озверевшая толпа кричит:

«Все в Государственную Думу!»

   И лавина человеческого месива плывет в Думу…

       Восстали еще и павловцы , а также литовцы. Вся Вы­боргская сторона была уже во власти рабочих. Через Литейный  мост революционные толпы перешли на левый берет Невы, где  они встретились и слились в одну массу с восставшими полками. Генерал Хабалов и генерал Беляев стали спешно вызывать  более надежные воинские части для защиты центра города. От­ряд около 1000 человек под командой полковника лейб-гвардии Преображенского полка А.П. Кутепова был двинут в сторону очага восстания, но ему не удалось проникнуть дальше Кирочной ули­цы. Огромное большинство войск считалось ненадежным, и их предпочитали оставлять в казармах.

     К середине дня восставшие овладели почти всей правобереж­ной частью города, а также Литейной и Рождественской частями. В их же руках были южные рабочие кварталы. На Невском слы­шалась беспорядочная стрельба. Таврический дворец, в котором обычно заседала Государственная дума, оказался в районе, захва­ченном восставшими.

   Хабалов несколько раз доносил в Ставку, «что среди котла событий» безпорядки продолжаются, и приказаний Его Вели­чества он выполнить не может.

Оставшиеся верные воинские части сосредоточились на площади Зимнего Дворца. Там были Беляев, Хабалов и Занкевич. Совет Министров объявил осадное положение, но все это  запоздало. Голицын отправил телеграмму Государю, в которой «дерзал представить предложение» о замене себя другим лицом и составить… ответственное министерство.

Государь отвечает телеграммой Голицыну:

«О главном начальнике для Петрограда мной дано повеление  начальнику моего штаба с указанием немедленно прибыть в столицу. То же относительно войск. Лично вам предоставляю е необходимые права по гражданскому управлению. Относильно  перемены в личном составе при данных обстоятельствах считаю их недопустимыми. Николай»

      Хабалов сформировал не­большой отряд около тысячи человек и отправил его под началь­ством полковника Кутепова против мятежных частей. Но этот отряд «застрял» и требовал подкреплений. Подкреплений требо­вали многие: Голицын — охраны, телефонная станция — не­большого отряда, Мариинский дворец — то же. Между 2-3 часа­ми Хабалов, совершенно растерянный явился к Голицыну. Там же был и военный министр Беляев. Решили собрать «резерв» под командой князя Аргутинского-Долгорукова. Оказалось, что уже нет патронов! Обратились в Кронштадт. Оттуда ответили, что опасаются за крепость.

      Царское Правительство перестало существовать, не ис­пользовав против революции находившуюся в его распоряже­нии воинскую силу. Только Беляев продолжал еще короткое время бороться, вплоть до своего ареста. С ним был Занкевич, который фактически командовал не перешедшими к мятежни­кам частями. Он приказал собраться частям во дворе Зимнего Дворца. Произнес речь о событиях и… все. Никаких приказа­ний. Настроение понижалось. Когда подошло время ужинать, стали расходиться по казармам, сперва ушли Преображенцы, затем Павловцы. Ушли и не вернулись. Ночью генералы решили перейти в здание Адмиралтейства. Оставалось всего 1.500-2.000 человек. Там оказались, кроме Беляева и Занкевича, Хабалов, Балк и другие. Начальства было много, но… никто не командо­вал, все чего-то ждали и не знали, что делать. Мороз делал свое дело. Солдаты были одеты налегке. Спрашивали друг у друга, почему не вызываются военные училища. Хабалов лгал, что они получили какое-то другое назначение. Приезжал Кирилл Владимирович и говорил, что положение безнадежно. Приехавший генерал-адъютант Безобразов советовал не оборонять никому не нужное Адмиралтейство, а перейти в наступление.

    Но генералы решили, что дело проиграно  и надо вернуться в Зимний Дворец и оборонять его как символ Царской Власти. Все отправились во главе с горе-генералами к Зимнему Дворцу. И… опять «застыли» и стали ждать. Чего? Они и сами не знали. Солдаты стали расходиться. Ночью приехал Великий Князь Михаил Александрович и зая­вил, что войска надо увести из Дворца, так как он «не желает, чтобы войска стреляли в народ из дома Романовых». Совер­шенно сбитые с толку генералы, сделав неудачную попытку связаться с Петропавловской крепостью, ушли опять… к Адми­ралтейству. Оставление Дворца по приказанию Великого Кня­зя, брата Государя, произвело удручающее впечатление. (Позже мы увидим, как члены Императорской Фамилии «вообще» себя вели. Это было полное вырождение.) Офицеры не пони­мали ничего. Да и трудно было понять, когда оставшимся вер­ными долгу и присяге мешали выполнять свой долг.

      В городе же победоносная солдатня осаждала казармы еще не присоединившихся к революции частей, нападала на офице­ров, громила, что могла. Офицерство разбегалось.         Какие-то по­дозрительные типы руководили всей этой рванью. Дольше всех сопротивлялся Финляндский полк. Потом уступил толпе и он.

Потом все устремилось в Таврический Дворец — Государ­ственную Думу — цитадель революции. В Думе Временный Комитет тоже не знает, что делать. Милюков и другие «лидеры» стали уговаривать Родзянко в том, что «Дума должна взять власть в свои руки».

Позже, в эмиграции, Милюков писал в своей газете, в ста­тье «Первый день».

«Тяжкие четверть часаОт решения Родзянки зависит слишком много: быть может, зависит весь успех начатого дела. Вожди Армии с ним в сговоре  и через него с Государственной Думой».

Наконец, Родзянко «согласился». Временный Комитет объявляет себя властью. Комендантом Петрограда комитет назначает члена Думы отставного полковника Генерального Штаба Энгельгардта.

В 6 часов утра 28-го Родзянко послал Алексееву и главно­командующим фронтами телеграмму. «Временный Комитет членов Государственной Думы сооб­щает Вашему Высокопревосходительству, что ввиду устранения от управления всего состава бывшего Совета Министров прави­тельственная власть перешла в настоящее время к Временному Комитету Государственной Думы».

Во второй телеграмме Родзянко сообщал:

«Временный Комитет, при содействии столичных войск и частей и при сочувствии населения, в ближайшее время водворит спокойствие в тылу и восстановит правильную деятельность пра­вительственных установлений».

Это была сознательная ложь: власть не принадлежала Вре­менному Комитету. Она принадлежала Совету Рабочих и Сол­датских Депутатов.

       Грузовики с красными флагами, переполненные солдатами и вооруженными рабочими, с бешеной скоростью носились по сто­лице. Группы солдат бродили по улицам, стреляя в воздух и кри­ча: «Довольно, повоевали!» (По-видимому, эта стрельба в воздух и создала представление о какой-то стрельбе с крыш сторонни­ков «старого режима», чего на самом деле не было.) Кучки людей врывались в частные квартиры, уводили оттуда министров и дру­гих сановников — всех везли в Таврический дворец, который об­ращался, в добавление к прочим задачам, в революционный учас­ток.

Пользуясь железнодорожным телеграфом, депутат Бубликов (прогрессист) 28 февраля разослал по всей России телеграмму, начинающуюся словами: «По поручению комитета       

        Государст­венной думы, сего числа я занял министерство путей сообщения», далее от имени Родзянко объявлялось, что «Государственная ду­ма взяла в руки создание новой власти».

      28-го движение перекинулось в окрестности столицы. В Крон­штадте оно приняло особенно кровавый характер: восставшие матросы убили адмирала Вирена, десятки офицеров были истреблены, остальных заточили в подземные казематы. В Царском Селе восставшие разгромили все склады спиртных напитков. Части, охранявшие дворец, в котором находилась царская семья, объявили «нейтралитет»…

      Великий князь Кирилл Владимирович в Гос. Думе.

       1 марта, в 4 часа 15 минут дня, в Таврический дворец приехал великий князь Кирилл Владимирович.

Великого князя сопровождали адмирал, командующий Гвардейским экипажем и эскорт из нижних чинов Гвардей­ского экипажа.

Великий князь прошел в Екатерининский зал, туда же был вызван председатель Гос. Думы М.В. Родзянко. Обра­щаясь к председателю Гос. Думы, великий князь Кирилл Владимирович заявил:

—  Имею честь явиться к вашему высокопревосходи­тельству. Я нахожусь в вашем распоряжении. Как и весь на­род, я желаю блага России. Сегодня утром я обратился ко всем солдатам Гвардейского экипажа, разъяснил им значе­ние происходящих событий, и теперь я могу заявить, что весь Гвардейский флотский экипаж в полном распоряже­нии Гос. Думы.

Слова великого князя были покрыты криками «ура».

М.В. Родзянко поблагодарил великого князя и, обратив­шись к окружающим его солдатам Гвардейского экипажа, сказал:

—  Я очень рад, господа, словам великого князя. Я верил, что Гвардейский экипаж, как и все остальные войска, в пол­ном порядке, выполнят свой долг, помогут справиться с об­щим врагом и выведут Россию на путь победы.

Слова председателя Гос. Думы были также покрыты кри­ками «ура».

Затем М.В. Родзянко, обратившись к великому князю, спросил, угодно ли ему будет остаться в Гос. Думе? Великий князь ответил, что к Гос. Думе приближается Гвардейский экипаж в полном составе, и что он хочет представить его председателю Гос. Думы.

—  В таком случае, — заявил М.В. Родзянко, — когда я вам понадоблюсь, вы меня вызовете.

После этого М.В. Родзянко возвратился в свой кабинет. В виду того, что все помещения Гос. Думы заняты, предста­вители комитета петроградских журналистов предложили великому князю пройти в их комнату.

Вместе с великим князем в комнату журналистов прош­ли адмирал Гвардейского экипажа и адъютант великого князя»³⁸³.

       Появление великого князя Кирилла Владимировича с Гвардейским экипажем под красным флагом 1 марта у Госу­дарственной Думы (еще до отречения императора Нико­лая II) имело большое психологическое и деморализующее влияние на офицеров и воинские части, державших нейтра­литет к происходившим событиям, а также на сторонников самодержавия. Многие из современников событий свиде­тельствовали и открыто говорили о «позорном поведении» великого князя.

       Осуждение поступка Кирилла Владимировича можно найти во многих эмигрантских мемуарах. Графиня М.Э. Клейнмихель (1846—1931), описывая первые дни Фев­ральской революции, сетовала: «На следующее утро я вы­шла узнать, что происходит. Я узнала новости, радостные для одних и горестные для других; я слыхала много речей, и когда я увидела во главе Гвардейского экипажа великого князя Кирилла Владимировича, революционная осанка ко­торого восхищала солдат, я поняла, что династии нанесен тяжелый удар. Впоследствии говорили, что великому князю посоветовал так поступить английский посол. Я уверена, что Кирилл не раз, впоследствии, в этом раскаивался»³⁸⁴.

  Солдатская масса, лишенная офицеров, обратилась в воору­женную толпу, злобную и трусливую, одинаково готовую разо­рвать на части всякого «недруга» и разбежаться во все стороны при первом залпе…